Куба - историческое исключение

или авангард борьбы с колониализмом?

(Статья опубликована в журнале накануне интервенции на Плайя-Хирон (апрель 1961 г.))

«Рабочий класс – класс плодотворный и творческий. Именно рабочий класс производит всё национальное богатство страны. И пока власть не находится в его руках, пока рабочий класс позволяет, чтоб власть находилась в руках эксплуатирующих его хозяев, в руках спекулянтов, в руках латифундистов, в руках монополий, подчиняясь их интересам, пока оружие находится на службе этих интересов, а не в его собственных руках, рабочий класс будет вынужден влачить жалкое существование, сколько бы крох ни бросали ему с барского стола».
Фидель Кастро

Никогда ещё в Америке не возникало явление с такими исключительными характеристиками, с такими глубокими корнями и непреходящими последствиями для судеб прогрессивных движений континента, как наша революционная война. Недаром некоторые доходят до такой крайности, что расценивают её как главное событие в Америке, по своей исторической значимости следующее за великой трилогией, представленной русской революцией, победой над гитлеровской империей и связанными с этим последующими социальными преобразованиями – и победой Китайской революции.
Это движение, в высшей степени еретическое в своих формах и проявлениях, следовало тем не менее – а иначе и быть не могло – некоторым общим закономерностям всех крупных исторических событий нашего века, закономерностям антиколониальной борьбы и перехода к социализму.
Однако кое-кто, руководствуясь корыстными интересами или наилучшими намерениями, приписывает Кубинской революции такие черты исключительности и настолько завышает удельный вес этих черт в общей характеристике революции как социально-исторического феномена, что исключительное искусственно превращается в определяющее. Говорится об исключительности революции при сравнении её реальности с установками других прогрессивных партий Америки – и соответственно делается вывод, что формы и пути кубинской революции уникальны и что в других странах Америки закономерности исторического перехода будут иными.
Да, в ходе Кубинской революции выявились некоторые исключительные моменты, которые и придали ей определённое своеобразие. Всем давно известно, что развитие каждой революции включает в себя определённый вектор специфики. Однако также установлено, что развитие это следует определённым общим закономерностям, преступить которые не может ни одно общество.
Давайте же проанализируем факторы этой провозглашаемой исключительности.
Во-первых - и это, возможно, самое важное, самое оригинальное – речь идёт о феномене теллурической силы по имени Фидель Кастро Рус; имени, которое за несколько лет спроецировалось на историю человечества. Будущее более точно определит масштабы заслуг нашего премьер-министра. Но уже сегодня они представляются нам сопоставимыми с масштабом исторического воздействия самых выдающихся фигур Латинской Америки.
А каковы те черты исключительности, которые характеризуют личность Фиделя Кастро? Черты эти – его жизни и его характера – значительно выделяют Фиделя даже среди его товарищей и последователей; он настолько крупная личность, что в любом движении ему принадлежала бы роль руководителя. И он был им всегда – со времён своей студенческой жизни и до нынешней поры, до сегодняшней роли лидера нашей родины и угнетённых народов Америки. Ему присущи качества подлинного вождя, которые в сочетании с его личностными характеристиками – смелостью, силой, мужеством, с его необычайным по силе стремлением и умением постоянно прислушиваться к воле народа привели его на тот почётный и жертвенный пост, который он сегодня занимает. Но Фидель обладает и другими важными качествами: он способен впитывать в себя знания и опыт, что делает его способным оценить ситуацию в целом, не упуская при этом деталей. Он безгранично верит в будущее. Широта его видения позволяет ему предотвратить нежелательный ход событий и опережать их повороты: он всегда видит дальше и чётче, чем его товарищи. Благодаря этим определяющим качествам Фиделя и его способности объединять людей, противостоять ослабляющим тенденциям раскола, благодаря его способности возглавить действия народа и его бесконечной любви к этому народу, его вере в будущее и способности это будущее предвидеть _ Фидель Кастро больше, чем кто-либо сделал для того, чтобы построить – из ничего! – сегодняшний мощный аппарат Кубинской революции.
Вместе с тем было бы ошибкой утверждать, что на Кубе существовали политические и социальные условия, полностью отличные от тех, которые присущи другим странам Америки, что именно это сделало возможной революцию. Не меньшей ошибкой было бы, с другой стороны, утверждать, что Фидель Кастро совершил революцию вопреки этим различиям. Фидель, выдающийся и умелый руководитель, начал и направлял Кубинскую революцию в тот момент и в той форме, в которых он это делал, точно интерпретируя те глубокие политические потрясения, которые готовили народ к качественному скачку. Кроме того, на Кубе сложились определённые условия, не такие уж исключительные сами по себе, но которые вряд ли могут быть использованы снова где бы то ни было, потому что империализм в отличие от некоторых прогрессивных групп действительно учится на своих ошибках. Одно из этих неповторимых условий состоит в том, что североамериканский империализм был застигнут врасплох и так и не смог по достоинству оценить подлинные горизонты и масштабы Кубинской революции. Это в некоторой степени объясняет многие из очевидных противоречий так называемой четвёртой власти США (Т.е. средств массовой коммуникации.). Как это обычно происходит в подобных случаях, монополии уже начинали подыскивать преемника Батисты именно потому, что они знали: народ не принимает диктатуры и стремится покончить с Батистой – но путём революции. Какой умный и умелый ход – убрать отслужившего свой срок диктаторишку и поставить на его место новых молодцов, которые в положенный час взяли бы на себя дело защиты интересов империализма! Империя в воё время поставила на эту карту в масштабах всего континента – и бесславно проиграла.
До победы революции они подозревали нас, подозревали, но не боялись. По сути, на нас ставили как на запасную вторую карту, опираясь на накопленный ими опыт беспроигрышной игры. Эмиссары Госдепартамента несколько раз под видом журналистов «прощупывали» революционеров в наших горах, но так и не смогли выявить там симптомы неминуемой опасности. Когда же империализм решил наконец отреагировать, когда он отдал себе отчёт в том, что группа неопытной молодёжи, праздновавшая победу на улицах Гаваны, полностью осознавала свой политический долг и обладала железной решимостью этот долг исполнить, было уже поздно.
Так в январе 1959 года занялся рассвет первой социальной революции во всей Карибской зоне, самой глубокой из всех американских революций.
Напротив, с нашей точки зрения нет ничего исключительного в том, что буржуазия, или по крайней мере её значительная часть, благосклонно отнеслась к революционной борьбе против тирании, поддерживая одновременно и движения, целью которых было заменить правительство Батисты людьми, стремившимися сдерживать развитие Революции.
Принимая во внимание те условия, в которых развивалась революционная война, и разнородность политических тенденций, противостоящих тирании, мы не считаем чем-то исключительным и тот факт, что даже некоторые латифундисты заняли нейтральную или по крайней мере не воинствующе враждебную по отношению к повстанческим силам позицию.
Вполне естественно, что национальная буржуазия, уставшая бояться империализма и тирании, чьи войска грабили мелкого собственника и возвели подкуп и вымогательство в закон жизни, наблюдала с определённой симпатией за молодыми повстанцами, карающими в своих горах наёмную армию – вооружённую «руку» империализма.
Так, не революционные силы фактически облегчали становление революционной власти.
Другой фактор исключительности – социально-психологическая характеристика большей части сельского населения Кубы. На большей части её территории крестьянство пролетаризировалось. Это произошло в силу потребностей крупного капиталистического полумеханизированного хозяйства. Таким образом, вчерашний крестьянин прошёл школу организации и в значительной мере приобрёл классовое сознание. Это мы готовы признать, но истины ради надо признать и другое: на изначальной территории базирования Повстанческой армии (которую создали немногие уцелевшие из разбитой колонны прибывших на «Гранме») проживали крестьяне, весьма отличные в социально-историческом и культурном плане от тех, которые работают на равнине в крупных хозяйствах полумеханизированного сектора. Исторически Сьерра-Маэстра – это место, где находили убежище все крестьяне, которые, вступив в открытую борьбу с латифундистами, ушли в горы, чтобы найти себе новый клочок земли, который они захватывают у государства или у прожорливых латифундистов, чтобы создать там свое маленькое богатство. Они должны постоянно бороться с вымогательствами солдат. Вечных сообщников латифундистов. Передел их мечтаний – это бумага о собственности на землю. Крестьяне, первыми приходившие в нашу создававшуюся армию, принадлежали именно к той части этого класса, которая в наибольшей степени жаждала земли, истово любила её, и стремилась к обладанию ею. Это, что принято считать мелкобуржуазным духом. Крестьянин борется потому, что хочет землю. Землю для себя, для своих детей. Он хочет её обрабатывать, продавать и покупать её, обогащаться благодаря своему труду.
Но, несмотря на своё мелкобуржуазное сознание, крестьянин вскоре приходит к выводу, что он не сможет удовлетворить свою страсть к земле, если не покончит с латифундистской системой собственности. Радикальная аграрная реформа, единственная реформа, способная дать землю крестьянам, сталкивается с прямыми интересами империалистов, латифундистов, сахарных и животноводческих магнатов. Буржуазия боится ущемить их интересы. А пролетариат не боится. Таким образом Революция объединяет рабочих и крестьян. Рабочие поддерживают требования, направленные против латифундий. Бедное же крестьянство, получившее собственность на землю, проявляет верность революционной власти и защищает её от империалистов и контрреволюционеров.
Думаю, что мы исчерпали список факторов исключительности, которую мы сознательно выпячивали. Рассмотрим теперь те повсеместные и постоянные феномены, которые, напротив, общие на Кубе и во всей Латинской Америке и образуют основу всех её общественных процессов, т.е. противоречия, которые, вызревая в недрах современного общества, вызывают сдвиги, способные перерасти в революцию, подобную кубинской.
В хронологическом порядке, хотя в данный момент и не в порядке значимости, список этих феноменов должен начаться с латифундий. Латифундия представляла собой основу экономической власти господствующего класса в течение всего периода, наступившего после великой освободительной антиколониальной революции прошлого века. Латифундисты, как общественный класс, существующий во всех наших странах, как правило, не поспевают за общественными изменениями, которые сотрясают сегодняшний мир. Однако в некоторых странах самая бдительная и просвещённая часть класса латифундистов, предвидя нависшую над ними опасность, меняет Тим капиталовложений, переходит иногда к механизированному землепользованию, переводит часть своей прибыли в отрасли промышленности или превращается в коммерческих агентов монополий. Как бы то ни было, первой освободительной революции нигде не удалось разрушить основы латифундизма; всегда занимая реакционные позиции, латифундисты стремятся сохранить на земле рабский труд. Речь идёт о феномене, который мы видим во всех странах Америки, без исключения. Это явилось первоосновой всех остальных несправедливостей, начиная с эпохи, когда король Испании даровал самым именитым конкистадорам огромные угодья, как это например, на Кубе, где туземцам, метисам и белым беднякам были оставлены только «реаленгос» (вокруг поместий проводились окружности – так, чтоб они соприкасались друг с другом; «реаленгос» - это те клочки земли, которые оставались при этой операции между «кругами»).
В большинстве наших стран латифундисты поняли, что в одиночку им не выжить, и быстро пошли в сговор с монополиями, самым сильным и жестоким угнетателем народов Америки. Североамериканский капитал прибыл под флагом освоения пустующих, целинных земель, потом тихо и незаметно стал вывозить к себе валюту, которую он раньше великодушно «подарил», и товары, стоимость которых во много раз превосходила сумму первоначальных капиталовложений в «облагодетельствованную» страну…
Одновременно Америка становилась ареной межимпериалистической борьбы. Там происходили «войны» между Коста-Рикой и Никарагуа, Парагваем и Боливией, отделение Панамы; подлость, совершённая против Эквадора в его конфликте с Перу, - всё это лишь проявления гигантской схватки между крупными монополистическими концернами Севера, исход которой после Второй мировой войны почти всегда решался в пользу монополий США. С тех пор империя посвятила себя совершенствованию механизма своего колониального господства, структурированию своих новых владений с тем, чтоб не допустить в них ни старых, ни новых конкурентов из других империалистических стран.
Для нас результатом всего этого стала чудовищно изувеченная экономика, описанная стыдливыми учёными империи при помощи безгрешной формулы слаборазвитости (Категория, термин «слаборазвитость» (subdesarrollo) может быть переведён и как «недоразвитость», что и объясняет некоторые акценты текста); формулы, призванной продемонстрировать всю глубину сочувствия, которую внушаем мы, бедные, низшие существа. (Они называют «индейчиками» [inditos] наших зверских образом эксплуатируемых, подвергающихся насилию, доведённых до скотского состояния индейцев; зовут «цветными» негров и мулатов – заброшенных, дискриминируемых, используемых как инструмент раскола классового движения рабочих, борющихся за лучшую экономическую участь). А нам народам Америки, они подобрали другое определение – более стыдливое и мягкое, нас называют «слаборазвитыми».
Что же такое слаборазвитость? Карлик с огромной головой и раздувшимся торсом «недоразвит» в том смысле, что его маленькие ручки и ножки плохо сочетаются с другими характеристиками его анатомии. Это результат прирождённого дефекта развития, который искривил, изуродовал весь организм. В действительности мы и являемся таким уродцем. Мы, кого называют «слаборазвитыми», а на деле колониальные, полуколониальные или зависимые страны. Страны с экономикой, изуродованной имперским воздействием, при котором определённые отрасли промышленности и сельского хозяйства развиваются как дополнение к экономике империи, а не в соответствии с нуждами самих этих стран. Такое искривлённое развитие (слаборазвитость) влечёт за собой опасную специализацию при производстве или добыче сырья, создавая постоянную угрозу голода. Мы, «недоразвитые», являемся вместе с тем странами монокультур, монопродуктов, монорынков. Производство единственного продукта, не гарантированная продажа которого на единственном рынке, устанавливающем и навязывающим свои условия – такова формула имперского экономического господства, которая дополняется старым и вечно молодым девизом римлян «разделяй и властвуй!»
Итак, латифундия через свои связи с империализмом порождает ту самую «недоразвитость», которая приводит к низким заработкам и безработице. Этот феномен низкой зарплаты и безработицы создаёт порочный круг: ещё более низкие заработки и большая безработица, по мере того как обостряются основные противоречия системы и происходят циклические колебания экономики. Так возникает то, что представляет собой общий знаменатель всей ситуации от Рио-Браво до Южного полюса, феномен, достойный того, чтобы писаться с большой буквы, и лежащий в основе любого научного анализа социальных явлений Америки: Голод Народа. Голод и усталость – от угнетения, издевательств, непомерной эксплуатации, усталость от необходимости ежедневно продавать свою рабочую силу за мизерную плату (необходимость – ибо в противном случае он пополнит собой громадную армию безработных). И всё это для того, чтоб прибыль, выжатая из каждого тела, работника здесь, проматывалась затем в оргиях владельцев капитала – там.
Итак, мы видим, что существует общий для всей латинской Америки знаменатель её национальных ситуаций. Каждой из них присущи некоторые взаимосвязанные черты, которые дают «на выходе» страшное и непреходящее явление – Голод Народа.
Латифундия – будь то форма первоначальной, примитивной эксплуатации или выражение капиталистической монополии на землю – приспосабливается к новым условиям и вступает в союз с империализмом.
… Империализм, представляющий форму эксплуатации финансового и монополистического капитала, преступающий национальные границы и создающий ситуацию экономического колониализма, эвфемистически именуемую «слаборазвитостью», ситуацию. Результатом которой становятся низкие зарплаты, неполная занятость, безработица, голод народа. Всё это было на Кубе. Здесь тоже был голод. Процент безработного населения был одним из самых высоких в Латинской Америке. Империализм действовал на Кубе более жестоко, чем во многих других странах Америки. А латифундизм обладал здесь такой же силой, как и в других братских странах.
Что же сделали мы, чтобы освободиться от империализма и череды его марионеточных правителей, чтоб покончить с армиями наёмников, готовых защищать этих марионеток и весь комплекс социальной системы эксплуатации человека человеком? Просто мы применили некоторые формулы; назовём их открытием нашей эмпирической медицины, рекомендованным ею «народным средством» против главных недугов нашей любимой Латинской Америки. Эти рецепты эмпирической медицины были быстро включены в рамки объяснений, проистекающих из известных научных истин…
Итак: объективные условия борьбы были созданы как голодом народа, так и его реакцией на этот голод, страхом, насаждаемым, чтобы потушить эту реакцию – и волной ненависти, которую порождает репрессия, этот страх несущая. Чего в Америке не хватало, так это субъективных условий, наиважнейшее из которых – осознание возможности победы на путях насильственной борьбы против имперских властей и их внутренних союзников. Эти условия создаются в ходе вооружённой борьбы, которая высвечивает необходимость сдвига (и даёт возможность его предвидеть), разгрома армии народными силами и её последующей ликвидации (как непременного и наиважнейшего условия любой подлинной революции).
Мы уже отметили, что эти условия созревают и интегрируются в ходе вооружённой борьбы. Ещё раз надо подчеркнуть, что ареной этой борьбы должна стать сельская местность. И уже оттуда, опираясь на отряды крестьян, стремящихся осуществить те коренные цели, за которые призвано бороться крестьянство (справедливое распределение земли – первая из них), революция двинется на города. Основываясь на идеологии рабочего класса, чьи великие мыслители открыли управляющие нами законы общественного развития, крестьянство Америки создаст великую освободительную армию будущего, как это уже произошло на Кубе. Эта армия, зародившаяся в сельской местности, где созревают субъективные условия для взятия власти, будет извне захватывать города, объединяясь с рабочим классом и расширяя революционной идеологии, внося в неё свой новый вклад, может и должна разбить армию угнетателей; вначале – в поле стычек, схваток, внезапных нападений, а затем, когда она вырастет из пелёнок герильи и станет мощной народно-освободительной армией, - в ходе крупных, заключительных сражений. Этап консолидации революционной власти совпадёт с полной ликвидацией старой армии.
Что же произойдёт, если все эти условия, данные, использованные в опыте Кубы, найти и воспроизвести в других странах Латинской Америки, в других битвах неимущих классов за власть? Что произойдёт? Выполнимо ли это? Если выполнимо, то будет ли это делом, более легким или более трудным, чем на Кубе?
Скажем о тех трудностях, которые с нашей точки зрения сделают послекубинские революции в Америке более тяжёлыми. При этом отделим трудности общего порядка, характерные для всех наших стран, - и специфические трудности, определяемые уровнем развития и национальными особенностями отдельных стран.
В начале данной статьи, говоря о факторах исключительности, мы указали на то, что империализм был застигнут врасплох кубинской революцией. Мы говорили и о позиции национальной буржуазии, также дезориентированной и даже с определённой симпатией взиравшей на действия повстанцев. Давление империи, обусловившее эту позицию, роднит Кубу с ситуацией в других американских странах.
Куба снова провела магистральную разделительную черту, возвращая Америку к дилемме Писарро. По одну сторону стоят те, кто любит народ, а по другую сторону – те, кто его ненавидит, по две стороны этой межи стоят две мощные социальные силы – буржуазия и трудящиеся, которые по мере развития кубинской революции всё более чётко определяют свои позиции.
Это значит, что империализм глубоко усвоил урок Кубы. Он больше не даст застигнуть себя врасплох ни в одной из наших двадцати республик, ни в одной из существующих ещё колоний, ни в какой части Америки. Это означает, что великие народные битвы против мощных армий вторжения ожидает тех, кто намеревается в будущем нарушить кладбищенский покой, мир империи. И если тяжкой была двухлетняя освободительная война на Кубе с её непрекращающимися боями, тревогами и нестабильностью, то во много раз тяжелее будут новые бои, которые ожидают народы в других частях Латинской Америки.
Соединенные Штаты поспешно вооружают марионеточные правительства, которым, по мнению империи, грозит наибольшая опасность. Они заставляют их подписывать кабальные договоры, чтоб обеспечить себе юридическую базу для отправки туда оружия и войск для подавления и расправы. Растёт военная подготовка кадров репрессивных армий. Именно они призваны стать остриём копья в борьбе против народа.
Спросят: а как с буржуазией?.. Во многих странах существуют объективные противоречия между национальной буржуазией, которая борется за саморазвитие, и империализмом, который наводняет рынки своими товарами, чтобы подавить в неравной борьбе национального предпринимателя, и использует другие формы и проявления борьбы за прибавочную стоимость и обогащение.
Несмотря на эти противоречия, национальная буржуазия, как правило, неспособна долго удерживаться на позициях последовательной борьбы с империализмом.
Она больше боится народной революции, чем неудобств и неприятностей, связанных с давлением и деспотичным господством империализма, который подавляет национальный дух, оскорбляет патриотические чувства и колонизирует экономику.
Крупная же буржуазия открыто противостоит революции, без колебаний объединяется с империализмом и латифундистами, чтобы бороться против своего народа и перекрыть ему путь к революции.
… Отчаявшийся и впадающий в истерику империализм, предпринимающий самые разнотипные маневры, снабжающий оружием армии своих марионеток и даже готовый послать им на помощь свои войска, чтобы подавить любой поднимающийся на борьбу народ… озверевший латифундизм, не гнушающийся ничем и применяющий самые жестокие формы репрессий… крупная буржуазия, готовая любыми средствами преградить пути народной революции – таковы главные силы блока, непосредственно противостоящего новым народным революциям в Латинской Америке. Эти новые условия и новые трудности, возникшие в Латинской Америке после консолидации принявшей необратимый характер кубинской революции, следует присовокупить к тем, которые всегда и всюду возникают в ходе революционной борьбы рассматриваемого типа.
Существуют и иные трудности, более специфические. В странах, которые, не осуществив ещё подлинной индустриализации, уже развили «среднюю» и легкую промышленность, или где просто уже далеко зашли процессы концентрации населения в крупных центрах, намного труднее подготовить партизанскую войну. Идеологическое влияние подобных центров сдерживает развитие партизанской борьбы и способствует развитию мирных форм борьбы организованных масс.
Это последнее порождает определённую приверженность существующим институтам, а также приводит к тому, что в более или менее «нормальные» периоды отношение власти к народу становится более жёстким, чем обычно. Возникает и мысль о том, что вероятный рост количества революционных депутатов на скамьях парламентов дойдёт до такой черты, за которой открывается возможность осуществить качественный сдвиг.
Подобная надежда, думаю, имеет достаточно мало шансов реализоваться в современных условиях в какой-либо стране Латинской Америки. Хотя не исключено, что в какой-то из них сдвиг начнётся в рамках избирательного процесса, преобладающие в наших странах условия делают возможность победы революции в этих рамках весьма отдалённой.
Революционеры не могут заранее предвидеть все тактические варианты, которые могут возникнуть в ходе борьбы за выполнение за выполнение своей программы освобождения. Подлинные способности революционера измеряются мерой его умения найти революционную тактику, адекватную каждому изменению ситуации, учитывать все тактические варианты и максимально использовать возможности каждого из них. Было бы непростительной ошибкой недооценивать ту пользу, которую может извлечь развитие революции из каждого данного избирательного процесса. Но точно также непростительно было бы ограничиваться рамками этого процесса ограничиваться рамками этого процесса и не видеть других средств борьбы – в том числе и вооружённых, - направленных к взятию власти. Власть представляет собой необходимое и незаменимое орудие для осуществления и развития революционной программы. Без прихода к власти все прочие завоевания – какими бы прогрессивными они не выглядели – непрочны, недостаточны, неспособны обеспечить необходимые решения.
И когда говорят о приходе к власти через выборы, наш вопрос всегда остаётся одним и тем же: если народное движение, получившее на выборах широкую поддержку народа, образует правительство и приступит к последовательному осуществлению той программы крупных социальных преобразований, которая и дала ему победу, не вступит ли оно немедленно в конфликт с реакционными классами данной страны? И не была ли всегда орудием подавления в руках этого класса? А если это так, то не логичным было бы предположить, что такая армия примет сторону своего класса и вступит в конфликт с новым правительством? И в этом случае либо правительство будет свергнуто путём более или менее бескровного государственного переворота и всё вернётся на круги своя, либо армия угнетения будет разбита вооружённым народом. Оба этих варианта – реалистичны. Что, напротив, представляется маловероятным, так это благосклонное – или смиренное – принятие вооружёнными силами глубоких социальных реформ и самой своей ликвидации как касты.
Возвращаясь к проблеме крупных городов, хочу повторить наше скромное мнение на этот счёт. В условиях общей экономической отсталости и в этих случаях было бы целесообразно развивать долговременную борьбу вне пределов городов. Наличие партизанского очага в горах в странах с крупными городами будет устойчиво подпитывать огонь начинающейся революции. Для властей очень трудно быстро ликвидировать партизанские отряды, обладающие устойчивой социальной базой и действующие в благоприятных географических условиях – конечно, если партизаны последовательно используют стратегию и тактику, адекватные для такого типа войны.
В городах всё по-другому. И здесь вооружённая борьба против войск карателей может развернуться, принимая масштабы, о которой мы сегодня и не подозреваем. Но эта борьба примет фронтальный характер лишь тогда, когда одной армии будет противостоять иная, сопоставимая с ней по силе. Нельзя начинать фронтальное наступление на боеспособную и хорошо вооружённую армию силами мелких групп.
В рамках этого варианта возможно успешное развитие борьбы – и мы не осмелимся утверждать, что народное восстание, опирающееся на партизанское движение в городах, не может одержать победу. Не существует теоретических доводов против этого, во всяком случае, в наши намерения утверждать это не входит. Вместе с тем отметим, что в условиях города велика уязвимость руководителей революции: они могут быть уничтожены в результате доноса, и в ходе последовательных прочесываний, предпринятых противником. Напротив, даже при всемерном развитии действий в городах, широком применении организованного саботажа, и прежде всего такой особо эффективной формы борьбы, как партизанская война, в пригородах, сохранение руководящего ядра движения в местности, благоприятной для развития классической герильи – даже в том случае, если репрессии власти уничтожат все силы народного сопротивления в городах, революционный политический центр останется незатронутым, находясь в сравнительной безопасности от перипетий военных действий. Но при этом следует подчеркнуть, что речь идёт о сравнительной безопасности в условиях войны, которой этот центр руководит не издалека и тем более не из-за границы. Он располагается в центре происходящей борьбы, в гуще народа, её ведущего.
Таковы те соображения, которые заставляют нас думать, что и в странах, где абсолютно преобладает городское население, политический центр вооружённой борьбы может действовать и успешно развиваться в сельской местности.
Теперь к вопросу о ячейках военных, которые могли бы помочь нам своим выступлением, обеспечить революционеров оружием и т.д. Здесь возникают две проблемы, два варианта развития событий. Если группа военных, объявив о своем присоединении к народу, совершает переворот, рассматривая себя как организованное ядро, способное действовать в рамках принимаемых ими самими решений, - в этом случае речь идёт, по сути дела, одной части армии против другой, и кастовая структура армии остаётся, скорее всего, нетронутой. При втором варианте войска быстро и стихийно присоединяются к народным силам; но это может произойти, по нашему мнению, только после жестоких ударов, полученных армией от сильного и упорного врага, то есть в условиях катастрофы существующей власти. Именно в такой ситуации – разбитой армии со сломленным моральным духом – может реализоваться второй из названных вариантов. Но очевидно, что этому опять-таки должна предшествовать вооружённая народная борьба. Что вновь возвращает нас к исходному вопросу о том, как и где эта борьба должна вестись. А ответ на него вновь приведёт нас к формуле развития партизанской борьбы в местности, наиболее для неё благоприятной; герилье, поддерживаемой борьбой в городах, при возможно более широком участии пролетарских масс, руководствующихся, естественно, идеологией своего класса.
Мы уже достаточно подробно проанализировали те дополнительные трудности, с которыми столкнутся революционные движения Латинской Америки. Теперь встаёт вопрос о том, не появились ли какие-то благоприятные факторы в сравнении с предыдущим этапом, тем, когда Фидель Кастро сражался в Сьерра-Маэстре? Думаю, что такие дополнительные условия, способствующие развитию очагов восстания, действительно возникли – как в рамках Америки в целом, так и специфические – и ещё более благоприятствующие нашей борьбе – в отдельных её странах. В этой связи следует отметить два сдвига субъективного порядка, ставших самыми важными последствиями Кубинской революции. Первый из них – это осознание возможности победы. Теперь уже доподлинно известно, что почин, подобный тому, который был предпринят группой мечтателей с «Гранмы» в их двухлетней борьбе на Сьерра-Маэстре, может увенчаться успехом. Их опыт показывает, что можно создать революционное движение, которое начинает свои действия в сельской местности, связывается с крестьянскими массами, развивается от меньшего к большему, уничтожает во фронтальной схватке армию и, опираясь на базу в сельской местности, завоевывает города; движение, которое своей борьбой наращивает субъективные условия, необходимые для взятия власти.
Всю важность данного урока демонстрирует нынешний рост числа поборников «теории исключительности»; тех, кто видит в кубинской революции явление исключительное и неповторимое. Они – и левые, и правые – приписывают её успех одному человеку. При этом левые считают его линию свободной от ошибок, правые - настаивают на её полной ошибочности, но и те, и другие сходятся на том, что только благодаря этому человеку Кубинская революция смогла пройти по тропам, которые больше никогда и ни перед кем не откроются… Это – ложь, притом абсолютная. Возможность победы народных масс в Латинской Америке определяется выбором пути партизанской борьбы, основанной на действиях вооружённых крестьян, на союзе рабочих и крестьян, на разгроме армии в ходе открытой борьбы, на взятии городов извне, на роспуске армии, становящимся первым этапом тотального слома надстройки старого колониального мира…
Теперь о втором субъективном факторе. Народные массы осознали теперь не только возможность своей военной победы. Они уже знают дальнейшие судьбы революции. Всё с большей ясностью они понимают, что, каковы бы ни были превратности истории на небольших отрезках времени, будущее – за народом, ибо будущее – за социальной справедливостью. Это позволит поднять революционное брожение [fermento] в Латинской Америке на уровень, которого она ещё не знала…
Прибавим к сказанному некоторые соображения более частного характера, связанные с тенденциями, интенсивность которых различна в разных странах. Одно из них. и чрезвычайно важное, состоит в том, что эксплуатация крестьянства во всех странах Америки гораздо больше, чем это было на Кубе. Тем, которые связывают успешное развитие повстанческой борьбы с пролетаризацией кубинского крестьянства, хотелось бы напомнить, что воздействие этого феномена с особой, определяющей силой проявилось на этапе борьбы, последовавшем после взятия власти и провозглашения аграрной реформы, в ходе ускорения и углубления революционных процессов в деревне (кооперативизация). Но на первом этапе борьбы, когда крестьяне составляли сердцевину повстанческой армии, они были теми же, что и сейчас на Сьерра-Маэстре, - гордыми хозяевами своих наделов и непоколебимыми индивидуалистами… Естественно, в каждой стране Америки крестьянство обладает своей спецификой ментальность аргентинского крестьянина – иная, нежели у коммунального крестьянина Перу, Боливии или Эквадора. Но страстное желание иметь землю постоянно присуще всем крестьянам, и именно крестьяне определяют общую тональность Америки. И тот факт, что крестьяне подвергаются здесь ещё большей эксплуатации, чем это было некогда на Кубе, увеличивает возможность того, что этот класс поднимется с оружием в руках.
И ещё об одной проблеме. Армия Батисты при всех её огромных изъянах была построена таким образом, что все военнослужащие, от рядового до высшего генералитета, были вовлечены в эксплуатацию народа. Она полностью принадлежала к типу наёмных армий, что обеспечивало определённую цельность и сплочённость репрессивного аппарата. Напротив, большинство армий Америки комплектуется из профессиональных офицерских кадров и рекрутов ежегодного призыва. Каждый год молодые люди покидают свой семейный очаг, унося с собой образ постоянных лишений и мучений своих родителей, их рассказы о нищете и социальной несправедливости. И если однажды их как пушечное мясо пошлют на борьбу против защитников идей, которые они в глубине своих душ и тел ощущают как справедливые, их боеспособность будет глубоко ослаблена – и при использовании соответствующих методов массового воздействия, призванных показать новобранцам справедливость нашей борьбы, её причины и цели, можно будет добиться великолепных результатов.
Подводя итоги этому беглому анализу феномена Кубинской революции, мы можем сказать, что в ходе Кубинской революции проявились как факторы исключительности, которые обусловили её своеобразие, так и факторы, общие для всех народов Америки; факторы, в которых находит своё выражение внутренняя закономерность этой революции. Мы видим также возникновение новых условий, которые облегчат взрыв революционных движений, давая массам сознание своей судьбы, осознание необходимости революции и уверенность в её возможности. В то же время возникли и условия, затрудняющие быстрое взятие власти вооружёнными массами. Это – тесная смычка империализма с буржуазией всех американских стран в целях фронтального противостояния народным силам. Дни бурь ожидают Латинскую Америку, а последние заявления руководителей США указывают, кажется, на то, что ареной таких бурь может стать весь мир. Зверски убитый Лумумба величием своего мученичества показывает, какой урок надо извлечь из трагических ошибок, с тем чтобы в дальнейшем они не повторялись. Начав антиимпериалистическую борьбу, необходимо быть последовательными, постоянно нанося удары по уязвимым позициям врага, не делая ни шагу назад. Всегда вперёд, всегда контратакуя, всегда отвечая на любую агрессию всё более мощным давлением народных масс. Только так придём к победе.
Когда ещё раз представится возможность, мы проанализируем судьбы Кубинской революции после завоевания власти. Развивалась ли она на этом этапе по пути, где определяющими были факторы исключительности, или же и здесь, выявляя в своём развитии определённые специфические черты, доминировали всё же тенденции, логически вытекающие из закономерностей, которые необходимо присущи всем социальным процессам?

Журнал «Verde Olivo», 9 апреля 1961 года.