Предлагаем нашим читателям ряд переводных статей с сайта www.left.ru,
где обсуждается книга Негри и Хардта "Империя"
АТИЛИО А. БОРОН
Империя и марксистская теория империализма. Аргументы для спора
На днях я познакомился со статьей, в которой подвергли резкому разбору
мою критику и фундаментальные вопросы к теории Империи, разработанной
Майклом Хардтом и Антонио Негри, и изложенную мною в книге «Империя
и империализм» (Буэнос-Айрес, CLASCO, 2002 г.). Должен признаться, что
моей первой реакцией после прочтения этой статьи было немедленно отложить
ее в сторону и продолжить свои занятия. Мне не показалось особо осмысленным
спорить со статьей, в которой страстность автора – черта, которую я
без всякого сомнения считаю очень полезной, когда она проявляется в
сфере четкой аргументации – к сожалению, вырождается в длинный ряд личных
оскорблений и намеков.
Однако немного позже я пришел к другому выводу по двум причинам. Во-первых,
поскольку аргументы, выставленные против меня, с кристальной ясностью
отражают путаницу, царящую в определенных левых кругах, одурманенных
испарениями постмодернизма, слепых и глухих к битвам, которыми наполнена
настоящая реальность империализма.
Несмотря на страстное изложение, эта критика не может быть расценена
только как своеобразный приступ гнева отдельного лица, а является симптомом
намного более общей проблемы: замешательства и дезориентации, царящих
в левой среде и отражающих путаницу как в сфере теории, так и в сфере
политической практики. Следовательно, речь идет о вопросе, важность
которого превышает все личное и анекдотичное, и заслуживает особого
внимания. Поэтому, и это вторая причина, я счел, что мое молчание может
быть (неправильно) истолковано как молчаливое согласие с горькими истинами,
которые заставили замолчать мою совесть и оставили меня без аргументов.
Надеюсь, что не нанесу слишком глубоких ран нежной коже постмодернистов,
если позволю себе припомнить старую фразу Ленина, уместную сейчас, как
никогда: «Марксизм – не догма, а руководство к действию». Этот спор
идей – не вопрос схоластики. Мы обсуждаем не пол ангелов, а диагноз
реальному капитализму и возможные пути его совершенствования. И без
описания и точного анализа «реально существующего» империализма, а не
того, который кто-то себе выдумал, невозможно улучшить этот способ производства,
навязывающий человечеству ловушку, которая по своей серьезности превышает
все, что было в истории. В силу этих соображений я решил принять вызов
и выразить более радикальное несогласие с постановкой вопросов немалой
частью левого движения, до сих пор блуждающей в потемках.
Несогласие это начинается с формальных вопросов. Поэтому для споров,
в которых нуждаются левые, формальные предметы тоже относятся к сути
дела. Обращение к оскорблениям и дискредитации говорят об ожесточении
и состоянии ума, вряд ли совместимом с серьезностью, которую требует
критичность современной ситуации, в которой ставкой является само будущее
человека как вида. Во время бури хороший штурман – а интеллектуал сейчас
и есть в значительной степени штурман – не будет прокладывать курс корабля
по теории, которая просто оскорбляет и унижает всех, кто не согласен
с его критериями. От него мы ждем нечто большее, чем использование выражений
типа «ренегат», «ревизионист», «оторвавшийся от марксизма» (это уже
клевета), «концептуальная путаница», «минимум понимания», «галлюцинации»
и все остальное в том же стиле, выдающем отчаяние того, кто смутно догадывается,
что аргументы его слабы и поэтому не остается ничего другого, как прибегнуть
к яркой словесной пиротехнике, чтобы замаскировать неуверенность от
своей шаткой позиции. Первая мысль, которая не без определенной грусти
пришла мне в голову при повторном чтении обсуждаемого текста, - то,
что с такими защитниками как Гарсиа, Хардт и Негри осуждены на очень
неприятные моменты, стоит им только попасть в руки критиков.
Другая мысль – тоже формальная – возбудила во мне любопытство. Всего
пару недель назад я был в Колумбии – стране, гражданином которой является
сеньор Гарсиа. Точнее, я был в их университете, в Национальном Колумбийском
университете в Боготе. Кафедра политологии организовала там круглый
стол, посвященный теме «Империя – нет, империализм», вызвавший необыкновенный
интерес среди студентов и профессоров этого учебного заведения. Большая
аудитория на факультете права, где проводилось мероприятие, была целиком
забита людьми, которых было не меньше пятисот. К сожалению, у меня не
было возможности ни познакомиться с Гарсией лично, ни найти среди множества
вопросов, которые вызывало мое выступление, кого-нибудь, хотя бы немного
таких, что разделяли бы обвинения, высказанные в его сочинении в мой
адрес. Но это уже не важно. Перейдем к более важным вопросам.
Новое прочтение марксизма
Позвольте сначала разобраться с мелкими вопросам, которые вызваны только
глубоким невежеством, которые Гарсиа выказал по отношению к моим мыслям.
Было бы абсурдным доказывать, что он обязан был тщательно изучить написанное
мною. Если кто-то желает доставить себе удовольствие, раздавая клички
своим случайным оппонентам, он должен для начала убедиться, что достаточно
ознакомился с их трудами, чтобы спастись от неприятных аргументов. Когда
мой критик говорит, что в какой-то части моей работы я сказал, что «Макиавелли
подстрекал к пыткам», он только доказывает абсолютное незнание моих
текстов (и тем самым легкомыслие, с каким их судит и оценивает). Если
есть что-то, что на протяжении многих лет характеризует мое прочтение
флорентийца-теоретика, на которое сильно повлияла его интерпретация
Грамши, то это как раз беспощадная борьба против его очернения, которому
положили начало Англия и либеральная традиция, которое представляет
его как хозяина зла и изобретателя всего позорного, что происходит в
политической жизни наций. Во избежание дальнейших ошибок рекомендую
моему критику прочитать мое небольшое сочинение под названием «Макиавелли
и философский ад» (В книге «Удача и добродетель в демократической республике»,
сост. Томас Варнаги, Буэнос-Айрес, CLASCO, 2000 г.)
Мой критик обвиняет меня в сектантстве, хотя и не нашел других поводов
кроме цитируемой мною фразы Билла Гейтса: «В виртуальном мире мы существа
совершенно равные». Вопреки тому, что считает Гарсиа, я привожу эту
цитату царя информатики не потому, что он – неолиберал, поскольку в
действительности я не знаю, так это или нет, и не потому, что он – монополистический
мега-предприниматель, а потому что Гейтс сказал явную глупость. Возникает
вопиющее противоречие: труд вроде «Империи», который открыто декларирует
свою приверженность коммунизму, для обоснования своих аргументов повторяет
общие места неолиберальной идеологии. Я подробно разбираю этот миф в
другом месте, поэтому не буду сейчас на нем останавливаться. Достаточно
только указать, что это равенство, которое в виртуальном мире видит
Гейтс и которое Хардт и Негри наивно принимают на веру, скрывает несколько
неприятных вещей. Например, известно, что в буколической Швейцарии –
стране тайных банкиров – есть 409 персональных компьютеров на каждую
тысячу населения, а в Соединенных Штатах – 362 на тысячу. Там мир виртуальный
сближается с миром реальным, хотя и не очень сильно, и фраза Гейтса
имеет высокую степень правдоподобия. Но когда мы перенесемся в шатающийся
мир периферии (извините за нарушение одной из аксиом Хардта и Негри,
декларирующей бесполезность анахронического деления на центр и периферию),
в котором прозябает четыре пятых человечества, доступ к информации и
к виртуальному миру становится несколько проблематичнее. Например, в
Гане 1,2 персональных компьютера на каждую тысячу индейцев. Немного
больше на Востоке, три китайца из тысячи яростно спорят о доступе к
компьютеру. В Бангладеш эта цифра настолько незначительна, что ее даже
нельзя зарегистрировать. Задний двор имперского центра в несколько лучшем
положении, но и здесь дела далеки от заявленных: в Чили 45 персональных
компьютеров на тысячу человек, в Аргентине – 34, в Мексике – 29, в Бразилии
– 18, 6 в Перу и меньше трех в Гватемале. Цитата Гейтса глупа не потому,
что ее сказал Гейтс, а потому что это – обыкновенная неолиберальная
идеологема. Мы можем понять, что предприниматель цитирует ее, чтобы
наивная аудитория замерла с открытым ртом, а не для того, чтобы ею воспользовалась
пара критиков системы. (См. «Два извращенных мифа: глобальная деревня
и кочевники в империи». Доклад, сделанный на Третьем дне теории политической
философии, Национальный автономный университет Мехико и Заслуженный
автономный университет народа, Мехико, сентябрь 2003 года).
Гарсиа не жалеет похвал труду Хардта и Негри, авторов, как он пишет,
«новейшего прочтения марксизма». Я в простоте своей считаю, что не всегда
новое означает лучшее. Это одна из самых пагубных идей Просвещения –
считать, что новое – это всегда лучшее. Новейшее прочтение таким образом
должно автоматически быть лучше прочтения традиционного. Это убеждение
отражает ошибки учителей моего критика, для которых новейшая империя
должна быть лучше, чем архаический империализм государств, народов и
наций. Это взгляд необыкновенно наивного, инфантильного эволюциониста,
которому не место в марксистской мысли. Поэтому я его критикую.
Кажется, что одним из достижений «новейшего прочтения» марксизма стала
необходимость борьбы с диалектикой, несмотря на неоднократные предостережения
самого Маркса и всех классиков марксизма, живших после него. Забвение
диалектики означает попросту и без затей признание постижимой истории
как линейного развития, без противоречия событий друг другу. Эта концепция
в конце концов приходит к освящению всего существующего, в том числе
капитализма, частной собственности на средства производства и империализма.
Одним из самых больших идеологических триумфов правых стало как раз
навязывание этой концепции, заканчивающейся увековечением капитализма
и признанием конца истории. Поэтому мне трудно понять радикальное критическое
доказательство, выкидывающее диалектику. Прошу позволения предложить
моему критику, настолько заинтересованному в моих словах, прочитать
книги «Марксизм и политическая философия» и «Политическая философия
и критика буржуазного общества: теоретическое наследие Карла Маркса»,
где я подробно разбираю эти проблемы. (Сост. АТИЛИО А. БОРОН, «Теория
и политическая философия. Классическая традиция и новые границы в современной
политической философии. От Гоббса до Маркса, обе доступны в книжных
магазинах и в виртуальной библиотеке CLACSO на сайтах http://www.clacso.edu.ar
и http://www.clacso.org).
О классах и массах
Ослепленный тем, что Платон называл «пылом вновь посвященных» и темнотой,
свойственной лабиринту, в котором он затерялся, мой критик стал бросать
налево и направо опрометчивые утверждения, которые безнадежно удалились
от всей марксистской традиции и попали в никем еще не исследованный
мир теории, которые кишат ошибками и несообразностями. Вот несколько
примеров.
а) Нам говорят, что «фундаментальные классы переопределены: пролетариат
стал массами, а буржуазия – властью все более монархической». Что это
значит? Что пролетариат уже не такой, как был раньше? Очевидно, что
это неправда. Учитывая, что историческая диалектика никуда не делась
и все изменяется, было бы абсурдом воспринимать классы как метафизические
сущности или идеи, летающие где-то в космосе. Но пролетариат «переопределился»
в сторону масс? Как это? Несомненно, что пролетариат сегодня – категория
гораздо более широкая и разнородная, чем это было во времена Маркса
и Энгельса, и ссылка Гарсии на «Шестую (незаконченную) главу» Маркса
правильна. Но превращение в массы? Очень невероятно. Такое утверждение
требует прежде всего социологически объяснить понятие массы. Ни Гарсиа,
ни его учителя не сделали это удовлетворительно. Строгий анализ категорий
нельзя заменить произвольными обращениями к абстрактным концепциям,
лишенным каких-либо связей с реальностью. Кроме того, любой, хоть слегка
разбирающийся в социологической традиции, знает, что по определению
концепция массы относится к нестабильным, меняющимся группам, образующимся
временно, состоящими из слабо связанных между собой компонент. Это характеристики,
которые сегодня применимы к огромной вселенной наемного труда? Мне так
не кажется.
Что касается тезиса, что буржуазия стала монархической властью, хотел
бы сказать, что прежде всего этот процесс не относится к фундаментальным
определениям буржуазии как класса и отсылает нас к форме, приспосабливающейся
к средствам производства и результату социального труда. Если политическая
власть реализуется «монархически» - в какой бы то ни было форме – то
это далеко не примета нашего времени. Это показали еще Маркс и Энгельс
во второй половине девятнадцатого века. Проблема в том, чтобы увидеть,
что это означает сегодня, в «здесь и сейчас» капитализма. И помимо метафоры
практически ничего ясного на эту тему извлечь из книги Хардта и Негри
мы не можем.
б) Следующее утверждение, мягко говоря, звучит загадочно: «если мы
говорим, что Империя – это глобальная власть без очевидных пределов,
мы тем самым говорим, что бороться с ней невозможно. Массы, множество,
становятся маленькими по сравнению с высшей властью» (так!). И что же
это значит? Как это нельзя бороться против Империи? А чем с 1959 года
занимается Куба? А что делали с оружием в руках вьетнамцы на протяжении
двадцати лет? Что делает палестинское сопротивление, иракские повстанцы,
отбивающиеся от североамериканской оккупации, народ и правительство
Венесуэлы, отобравшие контроль за нефтью – своим основным богатством,
боливийские крестьяне и рабочие, выгнавшие имперского проконсула, с
трудом разговаривавшего по-испански, эквадорские индейцы и все остальные
на всех широтах мира? Не надо быть слишком предвзятым, чтобы понять,
что такая нелепость (из уважения к философии я не могу присвоить ей
звания «идеи») идеально подходит к проектам, лелеемым идеологами неолиберализма.
На деле, это представление, замаскированное смутной терминологией книги
Хардта и Негри, но очевидное в интерпретации одного из их восторженных
поклонников, приводит к политической капитуляции. Нет альтернативы превосходству
Империи, и мы должны склониться перед горькой реальностью и попытаться
вытерпеть это несчастье, как только можем. Империя тогда предстает всемогущим
и неуязвимым молохом, неприступной крепостью, которая в виде парадокса
была создана массами в припадке мазохизма. Если недооценка наших наличных
сил – это плохо, переоценка врага еще хуже. Первую можно исправить трезвой
и реалистичной оценкой наших сил, а вторая разоружает нас идеологически
и поддерживает наше подчинение силе внешней.
в) Возвращаемся к теме масс. В своей статье мой критик пишет к примеру,
что «под массами понимается все, что в потенциале конфликтно, база,
состоящая и бедняков, более могущественный субъект» (так!). Массы, как
говорят нам дальше, по определению нельзя представить. Тщательно рассмотрим
это «новое слово», полученное из «новейшего» прочтения марксизма, порожденного
Хардтом и Негри. Чтобы это сделать, возьмем гипотетический пример, позаимствованный
из реальности Колумбии, страны, которую наш критик без сомнения очень
хорошо знает. Кто там может быть этими потенциально конфликтными субъектами,
составляющими массы? Начнем с тех, кто в Колумбии несомненно считаются
самыми конфликтными: полувоенные формирования, как их сейчас называют.
К ним надо добавить наркобаронов, которые, как хорошо известно, поддерживают
с ними отеческие отношения. У нас уже есть страшная комбинация фигур
в высшей степени конфликтных, но это еще не все. Можем мы оставить в
стороне наемных убийц, пытающих бойцов из народного ополчения и из левых
движений? Ни в коем случае, ведь они к тому же и бедные! Потом мы еще
должны добавить люмпен-пролетариат, продукты распада народных классов,
которые обычно выступают в роли массы, легко манипулируемой реакционными
правительствами, вооруженными формирования и наркобаронами, из их рядов
вербуются наемные убийцы. Потом мы еще должны добавить к массам людей,
изгнанных силой и кампаниями по искоренению посадок коки, проводимых
оккупационными силами США в некоторых районах Колумбии. Добавьте еще
бедных из городов и деревень: крестьян, городских нищих, самовольных
захватчиков земель, временных работников, безработных, обыкновенных
рабочих, входящих в формальную систему занятости, служащих и так далее.
Перед такой разнородной конфигурацией групп, категорий и социальных
классов какая польза от столь широкой, выражаясь эпистемиологически,
концепции, которая включает любую социальную формацию, которая может
быть «потенциально конфликтна»? Кроме того, учитывая, чему нас учили
Гегель и Маркс, есть ли вообще какая-нибудь неконфликтная формация?
Наш критик, очевидно вдохновленный потоком брани, пронизывающим его
статью, не заметил вполне разумной оговорки Майкла Хардта, который в
интервью после выхода в свет «Империи» сказал: «В нашей книге концепция
масс выступает скорее как поэтическая, а не фактическая концепция» (см.
мою «Империю и империализм», с. 102). Нет сомнений, что определенные
поэтические концепции могут быть мощными инструментами социального анализа
и социальных преобразований. Но несмотря на обожание, которое работа
Хардта и Негри возбудила в нашем критике, первый – не Пабло Неруда,
а второй – не Бертольд Брехт. Следовательно, несмотря на поэтическую
красоту, концепция масс - это категория теоретически пустая, не имеющая
социологического смысла и поэтому совершенно бесполезная практически
во время перемен в мире.
И пара последних замечаний на тему масс. Во-первых, насчет их «непредставляемости».
Неудивительно, что такая широкая и представляющая все что угодно категория
требует для завершенности возможности быть представленной, более того,
очень важно, представлена ли социальная группа или нет. С другой стороны,
то, что в социологической традиции понимается под массами – а это совсем
не то, что понимают Хардт и Негри, - есть по самой своей природе феномен
преходящий, временный, быстро возникающий на общественной сцене и так
же быстро исчезающий в большинстве случаев без всякого следа. Смешивать
эту категорию с пролетариатом XXI века, который определенно представляет
собой обобщение категории, развитой классическим марксизмом, есть серьезнейшая
ошибка в понимании. Обобщая: проблема влиятельности подчиненных классов
не является мелким вопросом. Кризис традиционных форм влияния – партии
и профсоюза – не может быть заменен романтической экзальтацией по поводу
прямой демократии и общественных организаций.
Во-вторых, неправдоподобная идея всеобщего мазохизма масс, которой
наши авторы и мой критик приписывают не менее как создание Империи.
В общем-то получается, что таким образом промышленный пролетариат, ностальгирующий
по унижениям и притеснениям, характерным для сельской жизни при феодальном
способе производства, с отчаянием старается создать класс капиталистов,
который его будут эксплуатировать и держать в скотских условиях. Думаю,
что такой абсурдный аргумент не заслуживает комментариев, больше, чем
эта пара строк.
Государство, демократия, суверенитет
а) В вопросе суверенитета представления моего критика не менее чудесны,
поэтому я считаю себя обязанным дать большую цитату, чтобы продемонстрировать
его понимание и избежать подозрений в любом возможном искажении. Он
обвиняет меня, что я вою, «как Каутский, чтобы Соединенные Штаты были
признаны силой, стоящей над миром. Дело в том, что определенную форму
признает Негри: республиканское правительство Соединенных Штатов занимает
вершину пирамиды имперской власти. Но это не единственная власть, есть
еще ряд других институтов, Всемирный банк, МВФ, ВТО и их сестры, транснациональные
корпорации, ответственны за капиталистическую власть совместно с другими
государствами и ООН, составляющими империю. Все они подрывают государственный
суверенитет. Сейчас это очевидная истина».
Во-первых, я не считаю, что первенство Соединенных Штатов в сегодняшнем
однополярном мире является результатом просьб Каутского и в еще меньшей
степени моих истошных криков. Углубление несправедливости и неравенства
капиталистического способа производства, распад Советского Союза – все
это развязало капиталистам руки для отмены уступок, сделанных во время
кейнсианского этапа, и возвращение хищнической практики – вот, что объясняет
усиление механизмов империалистической эксплуатации и восхождение Соединенных
Штатов к состоянию, которое Самюэль П. Хантингтон очень снисходительно
назвал «единственной сверхдержавой». Это объективный факт, проверяемый
простым проверкой, его нельзя получить просьбами, плачем или воплями
любого сорта.
Во-вторых, идея Белого Дома, занимающего вершину имперской власти и
«делящей» ее с другими институтами типа МВФ, ВБ, ВТО, с большими транснациональными
корпорациями и другими государствами и ООН правильна только частично,
там, где признает естественность имперских «сообществ». Предполагать,
что МВФ и так называемые «международные финансовые организации» (так
называемые, потому что великие интеллектуалы империи сами признают,
что эти институции являются просто придатками правительств Большой семерки,
в основном отделами Казначейства Соединенных Штатов, и их «международность»
относится исключительно к их роли в мировой политике, состоящей в охране
интересов капитала) являются чем-то отличным от горсточки правительств,
входящих в комитет, управляющий совместными делами буржуазного класса
на всемирном уровне – значит демонстрировать глубокое непонимание самих
первооснов марксистской теории государства. Все это размножение правительств,
корпораций и институтов, именуемых «международными», создает фальшивую
надстройку, за которой действует господство глобального доминирующего
класса, разместившегося в капиталистических метрополиях, весьма далекого
от подрыва своего суверенитета и ничем не занимавшегося в последние
двадцать лет, кроме укрепления своих стран. Литература и эмпирические
факты настолько обильны, что трудно понять, как можно, если только не
быть заранее ослепленным идеологией, не замечать настолько ясные факты.
Государственный суверенитет подрывается у стран периферии, и это банальность.
Соединенные Штаты, истребляющие с помощью своих войск посевы коки в
Колумбии, демонстрируют, что их суверенитет защищается со всей силой
империалистического гегемона, а суверенитет Колумбии серьезно умаляется.
Когда посол Белого Дома в Боливии требует от правительства подписать
кабальный договор на поставку газа, и правительство уступает, вызывая
волну народного гнева, это показывает, что у Боливии с каждым разом
становится все меньше суверенитета, но не то, что суверенитет теряют
Соединенные Штаты. И если Боливия смогла что-то вернуть, то только благодаря
впечатляющей народной мобилизации, которая покончила с крайне нелегитимным
правительством Санчеса де Лосады. Когда Соединенные Штаты проигнорировали
приговор Международного суда, требующий выплаты Никарагуа значительной
суммы в качестве возмещения вреда, причиненного во время войны с сандинистами,
и Вашингтон даже не счел нужным ответить на официальное послание суда,
то не суверенитет Соединенных Штатов уменьшился, но суверенитет Никарагуа.
Удивительно, как латиноамериканец может не знать эти жестокие (и близкие
ему) вещи.
Последнее соображение по этому пункту. Заметьте следующее противоречие
(на самом деле, одно из тех, которые я из соображений места не стал
упоминать) между четким утверждением о потере государственного суверенитета,
упомянутым выше, и тем, что мой критик пишет несколькими строками ниже:
«суверенитет, согласно Негри, есть монополия на связь, денежную систему
и на насилие. То есть на эфир, на доллар и на атомную бомбу. В этих
вещах Соединенные Штаты занимают главное место». Обратите внимание на
потрясающую хилость аргументации: Соединенные Штаты занимают «главное
место» в международной системе, несмотря на то, что их суверенитет предположительно
ослабляется. Утверждение империалистической власти называется с изысканной
вежливостью установлением льгот и привилегий. Эфир, доллар и атомная
бомба – все равно, что картонные костюмы и древние парики, которые придворные
Людовика XIV надевали для неторопливых танцев вроде менуэта. Весь ужас,
кровь и грязь капиталистического господства и его международного воплощения
в версии верного последователя Хардта и Негри совершенно закрашены.
Монополия на связь, денежную систему и на насилие – смешная мелочь,
которая почти что сводит на нет аргумент ослабляющегося государственного
суверенитета. А империализм становится простым вопросом установления
привилегий!
б) о государстве. Мой критик выражает святое возмущение, что я не разделяю
тезис Хардта и Негри о том, что «государство сошло на нет и планетой
управляют корпорации». Я поместил в «Империи и империализме» доказательства
того, что идея, согласно которой транснациональные корпорации управляют
миром и вызывают банкротство и беспорядок в национальных государствах
– это легкомыслие, недопустимое ни в каком серьезном анализе современной
экономической и политической реальности. Глобальная экспансия этих современных
левиафанов просто непостижима без учета активной политики государств,
которые со времен колониального капитализма создают экономические, политические
и идеологические условия для самого их существования. С помощью каких
механизмов? Благодаря стимулирующей их политике некоторых государств
под командованием Соединенных Штатов, которые вопреки всем ветрам и
штормам навязывают правила глобального неолиберализма: странам-метрополиям
более-менее мирно, а большинству мира – с помощью диктатур и развращения
неустойчивых демократий, капитулирующих перед хозяевами денег. Но в
обоих случаях навязывая конкретную политику, задуманную государствами,
(а не директорами «транснациональных» корпораций) и продвигаемую на
периферии благодаря действиям агентов и сторожевых псов империализма:
МВФ, ВБ, Межамериканского банка развития, и прочими в том же духе, ответственными
за создание «условий», которые будут удушать задолжавшие страны политиками
экономической открытости, финансовой дерегуляции, экономической либерализации,
разрушения трудовых отношений, приватизации и прочих заповедей Вашингтонского
консенсуса, используя силу шантажа, которой Соединенные Штаты могут
применить ко всей Латинской Америке и к Карибам. В странах-метрополиях
эта садистская работа проводится не менее эффективно, но без крайностей,
применяемых на Юге. Там этим занимаются в основном центральные банки
и министры экономики с позорным соучастием различных фракций (консерваторов,
социал-демократов, демократических христиан и т. д.) партии капитала.
Несмотря на мнение нашего критика участие, государства продолжает быть
жизненно важным и обязательным для доминирования буржуазии. В случае,
если мои аргументы окажутся неубедительными, рекомендую обязательно
прочитать книгу Эллен Мейксинс Вуд («Империя капитала», Лондон, «Версо»,
2003 г.).
в) Что касается демократии. Мой критик сердится, что я полагаю, что
демократия без государства невозможна. Выходит, он не знает, что, согласно
Марксу, демократия тоже есть диктатура, посредством которой меньшинство
подчиняется для эксплуатации «мирно и демократично», конституционными
методами, большинству. С появлением коммунистического общества, пишет
Маркс, с исчезновением классового общества наступит конец эксплуатации
человека человеком и всеобщее распространение демократии, государство
просто исчезнет. Но пока это не наступило, любая демократия, даже социалистическая,
утверждается через государственные структуры. Тогда, когда капитализм
будет превзойден исторически, что приведет к знаменитому отмиранию по
Марксу, тогда будет возможным мыслить в терминах нового типа политической
организации, которая в марксистской традиции называется «самоуправлением
производителей» и которая приведет к тому, что согласно учению Энгельса
государство будет сдано в музей древностей вместе с прялкой и боевым
топором. В переходные фазы даже более демократическое правительство
народного большинства не может не быть диктатурой в более глубоком смысле
этого термина: установлением юридического, экономического и политического
порядка, который будет поддерживать новый социальный режим равенства
и свободы. Но чтобы этого добиться, оно должно будет создать новую структуру
подчинения, способную покорить классы-противники, которые не откажутся
от своих многовековых привилегий, сотрясенных созидательностью демократии.
Поскольку наш критик сомневается в глубоком диктаторском характере капиталистических
демократий, спросите, в какой капиталистической стране экономический
режим, освящающий грабеж непосредственного производителя, установился
как результат всеобщего голосования; или на каких демократических выборах
было решено, что в наших обществах их граждане будут разоружены, а оружие
монополизировано государством. Или еще проще: в какой «демократической»
стране Латинской Америки народ был приглашен на референдум и проголосовал,
что делать с внешним долгом? Конкретно на эту тему позволю себе порекомендовать
моему критику прочитать книгу «Вслед за совой Минервы. Рынок против
демократии в капитализме конца столетия» (Буэнос-Айрес, Фонд экономической
культуры, 2002 г.).
Верить в проект демократизации без участия государства – значит, впасть
в романтизм, неприемлемый для любого, миновавшего период пылкой юности.
Или возможно наш критик предполагает, что рынок принесет демократию?
Такие теории ввели в моду американцы после Второй мировой войны и очень
быстро теории эти оказались дискредитированы. Или, может быть, он думает
вместе с Хардтом и Негри, что это может сделать гражданское общество,
эта квинтэссенция классового общества? Нравится это ему или нет, но
единственное эффективное средство демократизации – это государство со
всеми его ограничениями и сверх того, со всеми ограничениями, которые
капиталистический способ производства налагает на любой проект демократизации.
Считать как Гарсиа, что «демократия – это правление масс, и это чистая
процедура» - значит полностью не понимать политическую теорию и историю.
Кроме того, «чистая процедура» - это формула, предпочитаемая политической
наукой США, унаследовавшей элитистскую традицию Йозефа Шумпетера, представлявшего
так демократию. Согласно утверждению австрийского экономиста, которое
несомненно попадалось на глаза моему критику, демократия – это простой
метод решения вопроса, кто должен управлять, совершенно независящий
от смысла самого решения. Чистая процедура, например позволяющая принять
«демократическое» решение отправить евреев в лагерь смерти, ведьм –
на костер, а трудящихся подвергнуть геноциду. Но не просто реакционная
глупость, а еще и сознательное мошенничество, то что я не могу понять
у Хардта и Негри, - утверждать, что демократия, как любой политический
режим, непостижима вне того способа производства, который ее поддерживает.
Поэтому меня очень волнует молчание Хардта и Негри насчет революции
и необходимости создания посткапиталистического общества. Перефразируя
Гегеля, сказавшего, что государство – это иероглиф разума, демократия
– иероглиф способа производства. Тот, кто хочет поговорить об абсолютной
демократии масс, не имеет права делать это, не рассказав сначала, как
преодолеть капитализм и построить коммунистическое общество.
И наконец о войнах империи: «справедливых», «гуманитарных»,
или алчных
Я хочу завершить этот излишне длинный ответ разбором темы, о которой
мой критик совершенно справедливо написал: «БОРОН далек от концепции
«справедливой войны». Мне кажется, что главное – то, что Соединенные
Штаты есть гегемон мира и что их интервенции не укрепляют новое международное
право. Согласно «Империи» справедливые войны (Ирак 1990, Косово 1999)
проводились, чтобы добиться гуманитарной справедливости. Например, война
против Ирака в 2003 году: мы собирается освобождать страну в рамках
провозглашенной Бушем-сыном войны с терроризмом (так!). В сущности,
Гарсиа прав. Ни пьяный, ни сонный не могу я признать, что (1) империалистические
войны есть войны справедливые; (2) такие грабительские и разбойные авантюры
начинают для укрепления нового мирового порядка или, как пишут Хардт
и Негри, в ответ на всемирные призывы к укреплению гуманитарной справедливости;
(3) что Соединенные Штаты действуют не из желания продлить свою всемирную
гегемонию, свое положение несомненного вождя империалистической коалиции,
и что это намного важнее; (4) и еще меньше могу я верить, что Соединенные
Штаты собираются кого-то освобождать и что происходящие бойни во время
войн в Заливе, в Косово, в Боснии и сегодня в Ираке движимы желанием
создать более справедливый, свободный и демократический мировой порядок.
Я в этом глубоко расхожусь с Негри, когда он пишет, что «война в Ираке
– это переворот Соединенных Штатов против Империи». Это мне кажется
фатальной ошибкой, такой же, как американские ястребы, называюшие свои
хищные империалистические авантюры «гуманитарными войнами», что само
по себе неустранимый оксюморон.
Учитывая, что идея «справедливой войны» с недавнего времени снова активно
продвигается, надо наконец уточнить некоторые вещи, чтобы избежать дальнейших
недоразумений. Как пишет Эллен Мейксинс Вуд в уже упоминавшейся выше
книге, традиция «справедливой войны» характеризуется крайней непоследовательностью,
что позволяет использовать ее господствующим классам как инструмент
легитимизации любой империалистической авантюры. Несмотря на это, доктрина
«справедливой войны» пользуется рядом основных предположений, несовместимых
с мягкой характеристикой, которую наш критик дал предельным систематическим
зверствам, проводимым представителями «свободного мира и западной цивилизации»
в периферийных районах. Вот они: (1) должна иметься справедливая причина;
(2) война должна быть объявлена легитимной властью; (3) с правильной
политически и морально целью; (4) тогда, когда все другие ненасильственные
средства разрешения конфликта исчерпаны; (5) война должна иметь высокую
вероятность достичь желаемых целей; и (6) использованные средства должны
быть пропорциональны целям.
Как хорошо показала Мейксинс, каждой агрессивной авантюре Соединенных
Штатов и их союзников предшествовали поверхностные манипуляции первыми
четырьмя условиями «справедливой войны»: у нас есть справедливая причина,
война объявлена с одобрения Конгресса, мы хотим добра – а именно, приносим
демократию, свободу и преимущества свободного рынка отсталым народам,
покоренным жестокой тиранией – и исчерпали все дипломатические средства,
так что остается только говорить языком оружия. Вот типичные рассуждения
Бушев, Аснаров и Блэров и всех остальных. Любой критический анализ покажет,
что эти четыре условия нарушены – тонко нарушены, надо заметить, - но
даже так сохранена хотя бы видимость. Однако, невозможно не признать,
а тем самым дисквалифицируются аргументы любого, кто попытается оправдать
эти захваты во имя традиций «справедливой войны», нарушение двух последних
условий. Почему? Во-первых, потому что не может быть «военного решения»,
способного стереть терроризм с лица земли. Так называемая «война против
терроризма» - бессмыслица. Ничто не может лучше гарантировать выживание
и непрерывное воспроизведение терроризма, чем военный ответ. И последняя
точка, поставленная в Мадриде 11 марта – лучшее доказательство бесполезности
пытаться ответить на вызов терроризма другим терроризмом, официальным
и легальным, организованным государством. Как хорошо сказал Гор Видал,
война – это название, которое терроризму дали богатые. Во-вторых, потому
что в случае имперских войн нашего времени непропорциональность использованных
средств и якобы задуманных целей настолько огромна, что сама идея теряет
почву под ногами. С точки зрения морали нельзя равнять с землей целые
страны – например, Афганистан, Ирак, Палестину – бросая смерть и разрушение
на головы миллионов невинных людей, чтобы уничтожить сеть исламских
фундаменталистов, члены которой раскиданы более чем по шестидесяти странам.
Поэтому то, чем занимается Белый Дом с подельниками Испанией и Объединенным
Королевством, не имеет практически ничего общего даже с двусмысленной
традицией «справедливой войны». Наоборот, это намного хуже: как сказал
Ричард Перл, один из наиболее агрессивных ястребов Вашингтона, военные
действия будут вестись, пока война не станет всеобщей и бесконечной.
Война без конца, без ясных целей и без хотя бы минимально определенного
срока. Поэтому меня удивляет, что мой критик использует категорию «справедливой
войны» с таким энтузиазмом. Эта категория не может найти себе места
в любой марксистской теории империализма.
Перевел Юрий Жиловец
www.left.ru
